Опустив голову, настоятель долго молчал и, наконец, выговорил:

— Не следовало бы мне, монаху, в этом признаваться, но уж коль речь зашла о самом сокровенном, не стану таиться. Дело в том, что, уйдя воевать, я взял с собой портрет жены, который храню до сего дня. Вот, взгляните!

Он достал из сундука небольшой свиток, развернул его и повесил на стену. На свитке была изображена немолодая женщина, похожая на Фею, как две капли воды. Едва увидев портрет, Фея схватила его в руки и зарыдала в голос.

— Все совпадает: и возраст мой, и фамилия, и черты лица, и судьба! Нет сомнений: на портрете — моя мать, а перед нами — мой отец!

Успокоив ее, Ян обратился к настоятелю:

— Не станем поддаваться первому впечатлению. Есть ли у вас еще какие-нибудь подтверждения?

Настоятель взволнованно заговорил:

— У меня под мышками родинки, никто не знает о них, кроме утраченной мною жены, а она не раз говорила: «У твоей дочери точно такие же родинки».

Ян знал о них, а осмотрев настоятеля, убедился, что эта примета совпадает.

Тогда Фея подошла к отцу и поклонилась ему.

— Видно, согрешила я в прошлой жизни перед духами Неба и Земли, если трех лет от роду потеряла любимую матушку и, оставшись без крова, была продана в зеленый терем. Я знала лишь, что родителей моих нет в живых и что я из рода Цзя. Могла ли я подумать, что настанет день встречи с отцом?!

Тут разрыдался и настоятель:

— Увидев тебя в мужском платье, я решил, что ты юноша, потому не придал поначалу значения твоим словам. Какое счастье, что почти через двадцать лет я нашел тебя! Но не помнишь ли ты, что сталось тогда с твоей матерью и моей супругой?

— Когда разбойники пришли, чтобы ее увести, она прижала меня к себе и побежала. Они погнались за ней, тогда она, видя, что спастись не удастся, положила меня у дороги, а сама бросилась в колодец.

Слезы текли по щекам настоятеля.

— Мне скоро восемьдесят, я монах, и пора, казалось бы, забыть о жене и о любви. Но не могу: твоя мать происходила из низкого сословия гетер, но я всегда почитал ее как Авалокитешвару. Не забыть, какая она была красивая и благородная женщина! Но почему ты расхаживаешь по горам в мужском одеянии?

Фея начала свой рассказ о первой встрече с Яном, а завершила его историей о том, как они устроили представление на горе Красный Зонт. Настоятель выслушал, встал, поклонился князю и, сложив ладони, сказал:

— Простите, князь, мою неучтивость, я не догадался сразу, кто вы!

Ян улыбнулся.

— Не беспокойтесь, преподобный отец: вы старше меня, и скорее от меня требуется высшая почтительность.

Настоятель подсел к Яну и внимательно вгляделся в его лицо; с каждым мгновением он проникался к мужу своей дочери все большим уважением и любовью. Ян, в свою очередь, отнесся к настоятелю с должным почтением.

Оправившись от пережитого, настоятель подошел к Хун и Лотос и учтиво приветствовал их.

Хун в ответ проговорила:

— Я мечтаю расстаться с мирскими страстями и улететь за небесным посланцем в Западные края, — научите, как это сделать, отец!

Настоятель молвил:

— Вы красивы, вас ожидают пять счастий, зачем вам иной мир, где вы будете одиноки? Я другое дело: уже очень стар, и ничего меня здесь больше не ждет. Я нашел дочь, и больше мне нечего желать. Тело мое принадлежит отныне полностью храму, помыслы — Будде, мирские дела больше меня не касаются. Об одном лишь прошу вас: десять лет я молился о дочери в Белой Ширме, так пусть до скончания своих дней моя дочь будет с князем и с вами! В этом ее счастье! А я останусь у вас в неоплатном долгу!

Хун и Лотос низко поклонились настоятелю.

Два дня провел Ян в храме Пяти Сутр, дав возможность Фее и ее отцу наговориться, а на третий день начал собираться в обратный путь. Опираясь на посох, настоятель проводил гостей до дороги и на прощанье сказал:

— Законы буддийской веры осуждают проявление любых чувств, но, надеюсь, мне простите, ведь я не только монах, я еще и отец! Не забывайте же, князь, и вы, прекрасные девы, о тех слезах, которые я лью сегодня перед вами!

Он взял Фею за руку.

— Дочь моя, люби мужа и будь счастлива!

Фея рыдала, расставаясь с отцом. Настоятель взглянул на дочь в последний раз и побрел к храму.

Дома Ян сразу же приказал отослать Пастырю Отечества тысячу и серебром [430] на нужды храма Пяти Сутр и письмо. Фея добавила от себя к этому дару одежду и блюдо с овощами и фруктами.

Меж тем прошло уже семь лет с той поры, как Ян покинул столицу. Однажды на приеме во дворце по случаю пожалования наследнику престола титула князя император получил от Яна поздравление. Сын Неба отблагодарил верного слугу шелковым халатом с поясом, украшенным нефритом, и написал ответ, где сообщал, что призывает из отставки всех военных и гражданских. А почему это сделал император, вы узнаете из следующей главы.

Глава пятьдесят восьмая

О ТОМ, КАК СТУДЕНТ ЯН ЧЖАН-СИН ПОЛУЧИЛ ДИПЛОМ СО ЗНАКОМ ДРАКОНА И КАК ВЕРХОВНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ ЯН ЧЖАН-СИН ПОВЕЛ ВОЙСКО НА ПОМОЩЬ ЧУСКОМУ КНЯЗЮ

Старшему сыну князя Яна, Чжан-сину, матерью которого была Хун, исполнилось уже тринадцать, а среднему, Цин-сину, произведенному на свет госпожой Инь, двенадцать лет. Однажды в Лотосовом павильоне госпожа Сюй говорит Чан-цюю:

— Твои сыновья надумали ехать во дворец сдавать государственный экзамен на должность, что ты на это скажешь?

Князь приказал позвать сыновей, и когда те явились, сурово выговорил им:

— Вы еще молоды и слишком мало смыслите во всем, рано вам помышлять об экзамене. Идите-ка еще поучитесь!

На другой день госпожа Сюй снова заговорила о внуках:

— Когда ты вчера велел им идти заниматься наукой, Чжан-син молча кивнул, а Цин-син остался безучастным. Чем ты объяснишь это?

Князь говорит:

— Каждый из них пошел в мать: первый такой же скрытный, второй такой же покорный.

Госпожа Сюй вздохнула.

— Они у тебя уже большие, а я, увы, очень стара, но так хочу дожить до того дня, когда они приедут из столицы, сдав экзамен!

Князь улыбнулся.

— Я чувствую, вы поддались на уговоры Чжан-сина! Госпожа Сюй рассмеялась, а князь отправился в Багряное Облако поговорить с сыном. Там его встретила веселая Хун.

— Целыми днями ребенок твердит одно: отпустите меня сдавать экзамен, даже есть перестал! А сейчас убежал к деду, — сказала она.

— Верно говорит пословица: «Сначала воспитай жену, а уж потом сына!» — начал князь. — В нашей семье у Чжан-сина самый необузданный нрав. Трудно придется ему на экзамене!

Хун в ответ:

— Я слышала, будто на экзамен допускают всех, кому исполнилось пятнадцать, и даже тех, кто из глуши. И думаю, что Чжан-син рвется к славе вовсе не из необузданности, просто он весь в отца!

Князь усмехнулся и ничего не ответил.

Когда вечером он пришел в павильон Весенний Блеск, госпожа Сюй встретила его такими словами:

— Чжан-син опять просил отпустить его на экзамен. Когда я сказала, что он еще молод и слабоват знаниями, он ответил: «Гань Ло [431] сдал государственный экзамен девяти лет от роду — все решает талант, а не возраст! Пусть я еще не слишком силен в науках, зато, взгляните, бабушка, какие стихи я могу сложить за семь шагов! Разве они хуже, чем у Цао Цзы-цзяня?!» Я посмотрела ему в глаза и сказала, что, будь моя воля, я бы его отпустила. Пусть они вместе с Цин-сином едут!

Делать нечего, пришлось князю отпустить сыновей. Госпожа Инь не отходила от своего любимца, гладила его, просила быть в пути осторожным, но ни слова не говорила об экзамене.

Зато Хун, собрав сына в дорогу, напутствовала его так:

— Сын мой! Выдержишь испытание или нет, непременно возвратись домой и честно обо всем расскажи. Это тебе мой наказ, будь удачлив, прощай!